Межгосударство. Том 1 - Сергей Изуверов

Ловко ты, Ятреба Иуды, изучающее косясь на Горло жирафа. Как этого бродягу-вахмистра приобул, за свои же у него черепок взял. Принцип, отвлечённый в ту пору раздумьем, не сразу сообразил о чём. Мы сейчас куда? – Ятреба Иуды. Есть надобность с одними господами, вам тоже будет не вредно, Принцип. Долго пешком спускаясь и поднимаясь по Херсонской, суженной пространство-временем чаши. На Красную, мимо Александровской часовни, погрузились в парадную трёхэтажного госпожи Монтрезор, в коем гостиница Полторацкого. Под крышей нанимало товарищество на языческой вере «Небеса обетованные», крупными на вывеске, приколоченной над. Чем можно промышлять под таким, Бог. Принцип для порядка костями в кожаном мешке, все трое в духе устоявшегося церковнославянизма. Внутри, за одним длинным трое джентльменов разнохарактерной. Могли Каспар, Бальтазар и Мельхиор, в случае если путь не Вифлеемская, а Попово-Лиховский отразил свет с вершины Худых серебряным зеркалом и явились в Солькурск, тогда ещё не вполне устроенный или Раймунд Тулузский, Роберт Куртгёз и Гуго де Вармандуа в случае если по дороге в Константинополь неустановленный предок Готффрида Новый и сказал, на Анатолию напали призраки громадных птиц с кожистыми взмахами, проводит в место, точно завоюют славу, опять же в Солькурск, в этом уже предстал Римом. Так вот, возвращаясь к вкладчиков-коммандитистов, следует, один обыкновенно, вместо глаз на посетителей две коричневые от времени. Вероятно к векам обойным клейстером с добавлением жути. Второй в одном исподнем, простой льняной и таких же штанах-канализационных трубах. Босыми ногами говорил видом, недостаёт вериг, записи в юродивый реестр. Третий приёмщик нечестных вкладов обстоятельно, купец-старообрядец, торжественно, день сотворения мира. Во фрак, малиновую бабочку, на столе перед красная гвоздика, однако цилиндра или ещё какого-то головного не. Кто это там? – вместо глаз монеты, выкаблучивал посередине. Уж не Принцип ли пожаловал на свой страх обмочиться свинцом для фальшивомонетчиков? Да, это я как я. А что это ты за лучезарную пакость принёс? – фрачник, кивая на приобретённый. Горло жирафа было потянулся за своей, объясниться, перебит Ятребой Иуды. Новый вид крокодила для пронзения подводных лодок, собран по украденным в подпольном Адмиралтействе. Да ну, ну-ка дай-кось поглядеть. Горло жирафа покосился на Принципа, подошёл и выложил. Касаться, вопреки ожиданиям, никто не, заговорили будто обо всём, в духе ростовщика взявшего деньги у процентщицы. Так вот, Принцип, стало быть, какие твои орлы с бумажным оперением, сведя к переносице монеты, к официальной части лютофараон. Да. А почему четвёртого не привёл, тебе ж трёх мало? Да он физический урод, может вам не понравится. Так ты к Вердикту обратись, как за последним шансом. Обращусь, когда совсем яйца на зубчато-венцовую дрель намотает, пока в тисках Господа ещё терпится. Чем же тебе Вердикт так плох? Да всем он хорош, только на очко слаб и умственно загнан до самосовершенствования. А ну-ка, голубиные клоаки, вертанитесь вокруг себя, страстотерпец принциповым. Что такое? – переспросил Ятреба Иуды, глядя на Принципа. Повернись говорю, ишь какой пузырь наел, командовать простоволосый. Вы бы выражения выбирали, никакой я вам не пузырь, набычился Ятреба Иуды, но всё же таки ещё миролюбиво. Выражение тебе подобрать? – изумился. Одним словом игра в копошение вокруг чего-то ускользающего, представленного как важное. Наплюй на свои жеманства и на коленях ползи в хадж к Вердикту. Тогда, глядишь, и выгорит. Принцип кивнул и вышел вслед за своими нукерами-смутными отражениями врагов. Что это были за свихнувшиеся фарисеи? – на улице Ятреба Иуды. Люди. Не лишённые странности, ты хотел сказать. Что между ними общего? Думаю, что вообще-то, не вполне ни иблиса. Теперь в мансарду Принципа, отныне предстояло роиться новообразованной. А что за Вердикт, всё не унимался. Так, один человек. Вот бы не подумал. У тебя как не спроси, так все люди, это ещё оригинальнее того, что все големы. Кругом вообще одни люди, так это не характеристика и не пояснение. Потом как-нибудь за картами или когда нажрёмся. И вот ещё что, остановился, повелительным образом в локоть Горла жирафа. Ты больше не должен воровать без моего ведома и отделения доли в общак. Общак ещё не заведён, потому отделять некуда, потому не должен. Вообще не воруй, понял? Горло жирафа кивнул в ответ вызывающе, будто уже план в казначействе. Когда подходили, одно непричастное к этой, немедленно сделавшееся. Сперва мимо их отпавших витрин с превосходной мальчишка, укравший у Босха кисти, у Генриха II макет церкви, у Белинского идею статьи «Ничто о ничём» и мнения о «Песнях Мальдорора» у сюрреалистов XX-го, на малость остановил троицу, с ненавистью ему в спину. Оттого не пропустили иного развития, могущего и не развиться. Горло жирафа скрылся в парадной, Ятреба Иуды вознамерился скользнуть, устраивая брюхо, Принцип ещё на улице, исполняя ритуал поднятия ноги при поцелуе, из-за угла загрохотали одиночного столпотворения и тяжело человечище-содержимое кокона атланта, видно было, неугодно бежать и жить дальше. Пот сброшенными с макушки верёвочными лестницами, глаза от усталости почти, пославшее на хер землю солнце, дальнейшее переставление по вечно крутящейся циклом резиновой грозило потенциальным фиаско. Из-за того же угла, как будто за ним скрывался целый мир, донёсся знакомый до миража футбольного мяча, обыкновение лишь полицианты и их агенты-фальшивые карабинеры. Принцип мысленно в глубине парадной самовзводную лебёдку, накинул на плечи беглянки лассо из мелких звеньев, нажав спуск, привалился спиной к закрывшейся за тем, показал полициантам на языке жестов, вся их организация требует реорганизации, злоумышленник, упустили, в сторону Исаакиевского кафедрального. Когда унесли рожи, Принцип под свод дома, долго на сидящего на ступеньках спасённого. Тебя как звать, сорванец выпавший из гнезда? Тяжело поднял голову, не без длительности оглядел дворового мессию и скучно: Темя на пяте.

Скучно с вами, недалёкими, Серафим на кровати сидячую, пойду потрясу яйцами над бездной. Внедрённое в тоне «кто со мной?», вызвало в благородном душевнобольных сильную, лампа светящая на солнце, ажитацию. Трясти гордостью захотел и Лазарь, и Натан, и пересказывающий басни Крылова на латыни наоборот Библиотека, даже недобитый обстоятельствами Иса спустил свои горно-волосатые в шарковойлок. Сколотив манером ватагу, довольный, во главе, вон из общего съёжившегося, не ночевали, переживали вместе дневное, вывел в соседний, у стены хитро-превосходная, к Чарльз Бэббидж, имевший почти ко всем, не имел, подле корзина с куриными яйцами-деформированными сферами. Венчал жестяной желоб, вёл в водный резервуар с соразмерными с шириной во все стороны отверстиями, вода в не выливалась, заключалось неоценённое изобретение, сути не хватало для проникновения в промышленность вечного мобиля, создатель сугубым луддитом, желающим сохранить инкогнито. Оканчивалось многими продолжениями, одно позволяло остаться. Машину доктор по собственным, получил патент, время от времени втюхать в другие полные скорби, тщетно, светила не считали переживания умалишенцев в отношении каких-либо яиц за твёрдую к излечению. Его личные откликались удивительно тонко и чувствительно, девичье сердце на нож, кончик обмакнут в половой аттрактант. Многие плакали, разлеталось на куски под тем или иным сооружением душеэскулапа. Выжило однажды и в этот спать все легли кого где застало измождение и далеко за полночь, таково сильнейшее впечатление-призыв к стачке от увиденного. Серафим из корзины плод, в желоб и скорее, пока не, бросился к своему, смотреть, куда то. Смерть, ещё одна и ещё. Все плакали, политые луковым соком, даже Иса-доброзлой чеченец утирал скупо-отчётливые и смущался. Совершенная загадка, отчего с отклонениями так на эту сомнительно-аттракционную забаву-жертвоприношение. Почему они всё время плачут? – сестра у доктора, застав весь комплект за созерцанием последних мгновений яйца. Имелось ответить, даже вёл записи, про себя экспериментом, намереваясь излить в статью, может научную, однако своей подчинённой ничего, бог полубогу. Сестра довольно сильно привыкла к такой отождествляющей государственную и национальную безопасность манере. И сама многие по поводу излечения, взяла за правило регулярно представлять-трепать нервы доктору. Увлекалась поверхностным методов средневековья, выстроив делинквентную теорию, рода, способы, в общем как в предельно общем, не так уж и не, ошибка в манере применения и содержании самих. Тратила многое свободное, во время служебных, составление схем механизмов-клювов, достанут везде для эффективного, по большей части выискивала среди миниатюр, убеждая, оными и виселицы, и попранные рыцарские консервации, и башни с торчащими из всех бойниц вуалями, присовокупляя собственные революционные. Вот несколько. Первый. Лечение посредством нерешительного окунания пациента в ледяную. До̀лжно осуществлять посредством стула с очком, под задние столбы петли, пинком откидываться вместе с закреплённым. В рассматриваемом сестра предлагала усовершенствование в механизм слияния пациента с стулом, бездвижа не к подлокотникам и ножкам, к цепям длинной в руку, растущим из сказанных. Позволит барахтаться под видом упования на силы, две параллельные и повёрнутая галка надежду, возможность самому и своими спасти стул от ржавчины, прочие рассуждения преимущественно в. Второй. Намеренное наведение ужаса на, излучается манией шаг в шаг. В средневековой, рябило от интермедий, ничего, казалось бы, располагала инквизиционная инвектива, по крайней сестре не удалось выявить, сама сфальсифицировала упоминания. Узкая стальная кабина, нельзя сесть, нельзя поднять, одним, просторный гроб. Снаружи снабжён устрашающими и выпачканными в кровь шипами и стальными масками изображавшими ужас, несентиментальные рыцари на шлемы вместо забрала. Внутри заклёпки и раструбы. Дверь с засовами как в Национальном, пациенту перед сеансом, заполнять пазы с умноженным на стенание скрежетом, впечатление, выбраться наружу только в виде души. Всерьёз вопрос об устройстве в тимору щестерёнок умеренного членовредительства, внутри чувствовал, колют, прижигают и душат. Всё, разумеется, жутким воем, лучше устрашающим текстом, именно для данного (в случае Натана лучшим приход кузена, однако теперь занимался, посредством жены приближал вторую ходку на, сестра, основываясь на разрозненных данных и сведеньях об отношениях, сочинила обращение от имени, не знала манеры голоса, не шла с этим к доктору). Третий. Туманность рассеивается проработанностью, заключалась в обширном побуждения и ню-оголёнки, демонстрации половых в самых развратных, совокупление с пациентами непотребными, карандаше-блокнотное наблюдение реакций кроме извержения. Методы сестры, не получала медицинского одобрения осознанно стремясь, по большей к так называемому вышибанию диалектического клина нивелированным клином, иными, метод подложения. Много боишься – подложим в портки фекалии. Считаешь себя гением – подложим под подушку пару пьес без середины. Однако и озарения вроде эротической подоплёки. Её, перед как представить доктору, особенно тщательно. Отношения между доктором и сестрой странные. Особенным, уместным только в стенах, приглашал к себе в жилище и являлась, во всякое ночи. Не всегда совокуплением, бывали и замкнутые догонялки в духе маркиза де Сада и императора Гая Германика под агноменом. Днём вели, связи нет. Сестра исполнительна, но не страдает душою, доктор трудноразличим. Когда с пациентами, понятно, совершенно безразличны, держится за хорошее, один или с сестрой, делает вид, какое-то дело до пары случаев есть. Союзом дополняют и собирают, что бы развалить со всё большей и большей тучей психиатрической пыли руины вверенных им под расписку душ. Сестра мечтает, чтоб в лечебнице однажды больной ликантропией, желательно с манией, в убеждении, шерсть втянулась под кожу и на время растёт внутрь. На казённые предприняла основательный через прокламирнование.